Обзор спортивной прессы за 21 ноября 2008

О финансовом кризисе и сумасшествии в футболе

Олег ПРОТАСОВ: «ДАВАЙТЕ НАЗОВЕМ ЭТО РАЗВОДОМ»

— Как классифицировать вашу отставку — вы ушли сами или вас уволили?
— Давайте назовем это разводом. Цивилизованным — без битья посуды, шума и нарочитых претензий к друг другу.
— Но кто-то же был инициатором разрыва?
— Решение было совместным. Как вы понимаете, любой главный тренер даже в отпуске постоянно находится на связи с теми, кто принимает в клубе решения. Поэтому вы и нашли меня по номеру мобильного телефона, зарегистрированному в Краснодаре, а не в Греции, хотя я сейчас нахожусь в Афинах, где у меня дом и где живет семья. С теми, от кого зависит будущее «Кубани», мы регулярно созванивались, обсуждали планы нашей работы, но в один совсем не прекрасный момент всем стало ясно: многое из того, что мне хотелось сделать в Краснодаре, недостижимо.
— Будущее «Кубани» вы обсуждали с людьми из «Индустриального союза Донбасса», который последние полтора года финансирует краснодарский клуб?
— Да. Фамилий не назову, но именно эти люди приглашали меня на работу в Краснодар. Увы, сегодня в мире кризис. Он уже затронул металлургию, а это профильная деятельность ИДС. Поэтому не все, что хочется, теперь достижимо. Это грустная, но вообще-то нормальная жизненная ситуация.
— Можно ли сказать, что инвестор «Кубани» не готов сегодня вкладывать в команду те средства, которые помогли бы ей изменить вечную участь — болтаться между премьер-лигой и первым дивизионом?
— Отвечу так: у меня как тренера было желание создать в Краснодаре коллектив, который не думал бы о таких вещах, как вылет и борьба за выживание.
— Новый коллектив — новые игроки. На это нужны деньги.
— Все верно. Трансферы — это расходы, а их в новых реалиях все постараются минимизировать. «Кубань» не одинока — зимой подобные проблемы наверняка возникнут у очень многих команд. Я это понял и к сложившейся ситуации отнесся спокойно. Речь не о нарушении сторонами договоренностей, а о форс-мажоре.
— Что вы с руководством клуба сказали друг другу на прощание?
— Я пожелал тем, с кем мы недолго работали вместе, удачи. В конце концов, я был пусть немного, но причастен к выходу «Кубани» в премьер-лигу. И теперь буду следить за этой командой. Хотелось бы, чтобы у нее все получилось.
— Контракт у вас, если не ошибаюсь, был еще на сезон. Что с ним теперь будет?
— Это как раз не проблема — разберемся, что и как. По-человечески.
— Знаете ли вы, что вашим преемником называют Сергея Овчинникова, известного голкипера, а ныне тренера киевского «Динамо»?
— Читал в интернете. Но мне трудно что-то комментировать. В любом случае, без тренера команда не останется, а коллеге — удачи в работе.

Алексей ЗУЕВ: «КАК Я БЫЛ СУМАСШЕДШИМ»

Зуев был неплохим вратарем. Как говорил Олег Романцев, любой спартаковский дублер популярнее олимпийского чемпиона по плаванию. А Зуев защищал ворота «Спартака» в победном финале Кубка России. В Лиге чемпионов — против «Баварии» и «Спортинга». От той популярности остался нынче кошелек со спартаковской эмблемой да вороной BMW.
Все было хорошо — пока Зуев не сошел с ума. Его, кстати, формулировка, не наша. Слухи пошли по Москве пару лет назад, но руководство «Спартака» молчало. Алексей оставался в команде. Хоть места на футбол в его жизни было мало. Отныне все поглощали музыкальные опыты и молитвы. Вратарь ушел в религию.
Потом прорвало. Сначала Зуев размахивал пистолетом на автомойке и угодил в милицию. О чем немедленно стало известно газетам. Следом Сергей Шавло, гендиректор «Спартака», рассказал нам в интервью о новых «подвигах» голкипера. Вскоре контракт Алексея со «Спартаком» был расторгнут.
Сейчас 27-летнего Зуева вылечили и мечта у него одна — вернуться в большой футбол. О недавнем помешательстве рассказывает тихо и грустно. Помнит все до мелочей, скрывать ему нечего. Главное, уверен — повторения не будет.
А интервью стало похоже на исповедь.
* * *
— Жизнь налаживается?
— Как сказать. Болезнь в прошлом, но другая проблема навалилась. Развожусь. Дальше так не могло продолжаться. С женой отношения зашли в тупик. Как ни пытался их сохранить — ничего не получилось. Дочка — самое светлое, что есть в моей жизни. Но даже ради нее не смог жить с этим человеком.
— Казалось, с женой-то у вас полное взаимопонимание.
— Так оно и было — до какого-то момента. Я очень ей благодарен, не бросила в трудную минуту. Но оставаться в семье только из чувства благодарности? Я человеку больше не могу давать тепло. Ласку и любовь. В душе пусто. И ужасно то, что ребенок был свидетелем наших ссор и ругани.
— Часто ссорились?
— Последнее время — очень.
— Вопрос не в больших деньгах, которые вы перестали получать?
— Точно не в них. Правда, пока играл в «Спартаке», жена многое терпела и на многое закрывала глаза. Потом сказала: «Я девять лет жила по твоим правилам — теперь давай-ка жить по моим». Такого не будет никогда. Ухожу в тренажерный зал, провожу там три часа. Возвращаюсь — и слышу: «Ты с девчонками развлекался!» «Дай, — говорю, — покушать». — «Там ешь, откуда пришел...»
— Есть сейчас интерес со стороны клубов?
— Да какой может быть интерес, когда я на автомойке еще недавно пистолетом размахивал? Люди боятся. Да, я был сумасшедшим, в состоянии психоза. Мало кто понимает, что затмение сознания тоже лечится. Нынче все в прошлом. Повторения не будет. Но люди читают газеты — а там мои подвиги во всей красе расписаны. Они думают: «Зачем нам дурачок в команде? Своих навалом».
— Агент ваш варианты не ищет?
— Разбежались мы с агентом. Даже не созваниваемся. Хотя в ситуации со «Спартаком» он мне помогал.
— Тоже испугался?
— Он-то — едва ли. В гости ко мне приезжал, когда это творилось. Приходил в клуб, просил помочь... Сейчас, когда вспоминаю, как я себя вел, встречаясь с Черчесовым или Шавло, оторопь берет. Тогда у меня в «Спартаке» была самая низкая зарплата — 10 тысяч долларов. И вот завел разговор на эту тему с Черчесовым, он был еще спортивным директором. Спрашивает: «Сколько хочешь?» — «Двадцать тысяч». — «Нет, — отвечает, — таких денег ты здесь получать не будешь». И я разгневался.
— Как?
— «Почему не буду? Потому что вы в свое время таких не получали? Если я не нужен — найдите мне команду!» В другой раз пришел в клуб. Заглянул в комнату, где сидели Черчесов и Шавло: «Мне надо поднять зарплату, потому что за моей спиной святые. Они будут помогать».
— А что Черчесов?
— Не смутился. Показывает пальцем вверх: «Леша, я там был!» А я в ответ указал вниз: «Станислав Саламович, вы были не там, а вот там...» Занятный разговор?
— Весьма.
— Но это еще не все. Черчесов продолжил: «За моей спиной тоже святые». Отвечаю: «За вашей спиной я никого не вижу». Могли они догадаться, что я болен, — после таких-то бесед?
— Вы в кабинет Шавло однажды явились с пистолетом и Библией. Помните?
— Что с пистолетом к нему не приходил — это точно. И Библии у меня с собой не было. Был Молитвослов. Положил Шавло на стол, говорю: «Можно, здесь полежит?» — «Можно». Я не сомневался: если стану основным вратарем, «Спартак» выйдет в чемпионы. Это и пытался ему растолковать.
— Вы же не только к Черчесову и Шавло приходили. Еще и к Федотову.
— Да, пришел, достал иконку из кармана. Поставил напротив Федотова, сам рухнул на колени: «Владимир Григорьевич, давайте помолимся». Начал читать молитву. Я к Григорьичу нормально отношусь. Он был заложником ситуации. Уверен, что он-то пытался мне помочь. Просто к нему в «Спартаке» не прислушивались. Очень добрый человек. Правда, некоторые его поступки я не понимал.
— Какие?
— Собрался костяк команды во главе с Ковалевски. Решили, что пойдем за Федотова до конца, если того будут убирать. Вплоть до забастовки. Мы сами к нему подходили: «Григорьич, делайте, как считаете нужным. Никого не бойтесь. Мы вас отстоим». А потом начали «душить» Войцеха — и никто ему не помог. В первую очередь — Федотов.
— Как-то на турецком сборе вы сказали Федотову: «Если завтра не улечу в Москву — умру, мне здешний климат не подходит»...
— Климат был ни при чем. Всю зиму ходили слухи, что в «Спартаке» появится новый голкипер. То итальянец Амелиа, то еще кто-то. Спрашиваю Федотова: «Я-то нужен команде?» В ответ слышу: «Не знаю». Это повторялось несколько раз. Затем Федотов вдруг говорит: «Леш, такая ситуация, что могу вовсе без вратарей остаться». На следующий день подхожу к нему: «Григорьич, вы как в воду глядели — одного вратаря у вас уже нет. Мне надо отсюда уезжать. Климат местный не подходит». Хотя на самом деле меня просто доконала неопределенность.
— Самый тяжелый период в вашей жизни?
— Два года назад. Началось с того, что семь месяцев я лечился от вирусной инфекции. Когда сдал анализы и выяснилось, что все порядке, — на радостях запил. Ведь во время лечения алкоголь был под запретом. В тот момент много мне и не надо было — уносило с двух рюмок. Потому что из организма сильнодействующие препараты еще не вышли. Плюс сказалось нервное напряжение в Лиге чемпионов. Когда сезон сидишь на скамейке, а потом получаешь шанс в решающих матчах Лиги — психологически очень трудно. После этого меня и закрутило.
Когда выписывался из больницы, весил 105 килограммов. Следующие четыре месяца превратились в кошмар. Не дай бог никому через это пройти. Такая накатила апатия, что жить не хотелось. Я подходил к окну, смотрел вниз и думал: прыгнуть, что ли? Останавливала только мысль о дочке. Я понимал: умирать мне нельзя. Хотя организм был настолько истощен, что я стал уже ждать смерти. Двадцать суток вообще не мог заснуть! Представляете, что это такое — почти три недели без сна?! Уехал на дачу под Тулу — надеялся там справиться с бессонницей. Ничего не помогало. Ночь ворочаешься, не смыкаешь глаз. Потом осознаешь, что уже утро, встали родители, а ты так и не спал. Закрываешь ставни и лежишь на кровати пластом целый день. Родители переживали, мама плакала... Сам поражаюсь, как выкарабкался из этой тоски.
* * *
— За время простоя сильно потеряли во вратарском смысле?
— Естественно. Если человек два года к постели прикован — потом придется заново учиться ходить. Но будет правильная подготовка — стану прежним. Этот сезон отыграл в любительской команде, подольском «Авангарде». К сожалению, там нет тренера вратарей. Мы созванивались с Юрием Перескоковым, он составил мне целую программу подготовки. Однако человек всегда себя жалеет. Вот если б надо мной стоял тренер и говорил: «Делать нужно так!» — я бы все исполнял. Через не могу. А заставить самого себя сложнее.
— Стоит вам оказаться в большой команде — все вернется?
— Сто процентов! 27 лет — для вратаря не возраст.
— На что теперь живете?
— В «Авангарде» платят зарплату. Небольшую.
— Тысячи две долларов?
— Около того.
— Квартиру снимаете?
— Нет. Живу где придется. Последнее время — у девушки. Она меня понимает. Говорит, что любит. Наверное, такими словами не бросаются — я ей верю.
— Сколько вам требуется в месяц, чтоб нормально себя чувствовать?
— Есть такая песня: «Мне в этой жизни ничего не надо, отдам, что есть, и то, что накоплю...» И мне ничего не надо. Лишь обеспечить дочку и любимую девушку. Родители без работы, живут на пенсию. Друзья мне помогают. Я благодарен «Спартаку» не за то, что человека из меня сделал, а за то, что у меня появились потрясающие друзья. Войцех, Калина, Бояра, Быстрый...
— Один человек наверняка выделяется даже из этого ряда.
— Сильно выделяется. Ковалевски. Этот человек мне очень дорог.
— Чем он особенный?
— Не прогибался. Всегда стоял за правду, ничего не боялся. Он ведь принес себя в жертву — чтоб другим было лучше. Правда, никому лучше не стало. Как жили все в «Спартаке» со страхом, так и живут.
— Егор Титов говорил нам недавно: «В „Спартаке“ Романцева Войцех не продержался бы и двух дней. Раз стукнул бы кулаком по столу — сразу отправили бы из Тарасовки».
— Скорее всего, так оно и было бы. Но Ковалевски не привык поступать по-другому. Он не мог спокойно смотреть на то, что происходило. Все делалось, чтоб разладить коллектив, расколоть на части. Войцех остался в этой ситуации человеком. А тот же Титов мог многое сказать и сделать в критические моменты. Но запомнился в «Спартаке» всего-навсего игроком высокого уровня. Человеческих качеств не хватало.
— Разве можно ставить в упрек бесконфликтность?
— Титов уже не мальчишка, должны быть какие-то жизненные принципы... Я, например, пойду за друга до конца. Иначе буду чувствовать себя подлецом. Вот история. Когда только начали «душить» Войцеха, он позвонил: «Зуй, кажется, скоро будем прощаться. Меня хотят выгонять». Я сел на кухне, обхватил голову. Потом обернулся к жене: «Света, я не знаю, на что мы скоро будем жить. Но если не пойду за этого человека — себя перестану уважать». Перезвонил Войцеху: «Я с тобой до конца». У нас, вратарей, тогда созрела идея — если Ковалевски уберут, мы все откажемся выходить на игры.
— Ковалевски не слабее Плетикосы?
— Сильнее. Войцех тренировался как одержимый. Всех выпроваживал с поля, оставался наедине с одним бьющим — и пахал. Как-то мы с Ковалевски чуть не подрались. Я случайно на него упал во время упражнения, Войцех озлобился. Вскоре специально въехал в меня ногами. После тренировки в бане говорю ему: никогда я не ударю нарочно. И ты напрасно так реагируешь. Стали друзьями.
— Когда созванивались последний раз?
— Неделю назад. Он сейчас в Греции играет, в декабре с Бояринцевым поедем к нему в гости.
— Первак упрекал вас: не смогли, мол, создать конкуренцию Ковалевски. Говорил: «Слава богу, мы купили Хомича. С Зуевым за спиной заснуть можно».
— Когда заходил в кабинет к Перваку он в лицо мне повторял — дескать, ты не вратарь. Но Первак — не тот специалист, чье мнение может меня ранить. Одно дело, слышать такие речи от профессионала. И совсем другое — от человека, который мало что смыслит в футболе. Первак от него был очень далек.
— Гендиректор на любого мог наорать?
— У него были любимчики. Видич, которого он лично привез из Белграда. Хорошо относился к Титову.
— Один хоккейный тренер, приняв новый клуб, поразился: «На команду — четыре стукача. Это много. Двух вполне достаточно».
— Некоторые люди в «Спартаке» слишком близко общались с руководством. «Стучали», сами того не подозревая. Но целенаправленно никто не докладывал. Не все так плохо было в команде. Правда, один человечек вызывал у меня подозрения. Я после матча выпил, кое-что натворил. Этот парень все знал. На следующий день меня отправили в дубль перевоспитываться.
— Не объясняя причин?
— Причины перевода в дубль объясняют тому, у кого агент европейского уровня. И зарплата — полтора миллиона евро в год. А меня «Спартак» на улице подобрал. Не нравится — скатертью дорога.

* * *
— Вы и сегодня — верующий человек?
— Я очень хочу остаться верующим. Но в церкви не был уже полгода.
— Почему?
— Что-то удерживает. Сходил позавчера — и то случайно, оказался на похоронах. Надо возвращаться к церкви, без этого жизни нет. Нет равновесия. Ты что-то ищешь — и не можешь найти. Вот раньше мне было хорошо — даже не потому, что жил по законам Божьим, придерживался каких-то правил. Жить в эйфории гораздо проще. И для души полезнее.
— Мы полагали, выздоровев, вы вообще отошли от церковной темы.
— Нет. Хоть осознаю, что меня крепко «повернуло» в этом направлении. С тем же эффектом мог провозглашать себя Наполеоном. Разницы никакой, только для окружающих все было бы очевиднее. И мне скорее назначили бы лечение. А так — некоторые думали про мой сдвиг, что действительно Зуеву открылась какая-то высшая истина. «Прозрел». Мало кто понимал мое состояние. А у меня была эйфория. Может, лучшее время в жизни — я не пил, не курил...
— А сегодня?
— По праздникам позволяю себе спиртное. Закурил опять. Но это с армии привычка. Меня в спартаковском дубле тренер Королев ловил: «Сейчас отправлю в часть, дослуживать». Помню, он стоял в лифте, я держал двери и умолял: «Анатолий Федосеевич, брошу!»
— Армию попробовали всерьез?
— Прошел от «духа» до «деда». Драться тоже приходилось. Но лучше помнится случай, когда били меня. Однажды посередь ночи разбудил дневальный. Зовет, говорит, капитан. В майке и трусах иду. Разговор короткий: «Ты зачем сапоги подворачиваешь? Зачем бляху начищаешь?» Я и ответить ничего не успел — получил удар в челюсть. Хватило, чтоб проснуться.
Этот капитан был кандидатом в мастера по боксу. Выше меня на голову и в плечах раза в два шире. Совершенно невменяемый товарищ. В тот день то ли он перебрал, то ли в семье были неприятности — начал меня лупить. Приговаривая: «Я тебя всю ночь буду бить». Я снизу глянул на стену, там часы висели.
— Сколько было?
— Два. Я понял — ночь длинная, может до смерти забить. Кинулся в какую-то щель, вышиб дверь ногой — и понесся прочь. Капитан только орал что-то вслед. Брат потом приезжал в часть разбираться. Чтоб я калекой не остался.
— От этих ударов у вас нос сломан?
— Нет, это еще в школьном футболе мне двинули. Прыгнул в ноги парню — у того на бутсах железные шипы. Хорошо влепил. Мяч весь в крови был. А уж дома из переносицы пинцетом осколок кости сам вынул.
— Помните первую исповедь?
— Еще бы! Со мной было что-то страшное, выворачивало наизнанку. Купил книжки, подготовился. Написал все свои грехи на бумажке, подхожу к батюшке. Тот прочитал: «Нет, ты еще не готов. Иди, жди». Подождал немного, снова подошел — и начало меня колотить. Слова не мог вымолвить — рыдал как мальчик. Зато потом стало легко.
— С каким-то священником сложились теплые отношения?
— Мой духовный наставник — отец Михаил. То, что говорят священники, — очень важно для меня. Ходить на исповедь и причащаться не стоит тому, кто считает, что человек произошел от обезьяны. Или убежден, что после смерти ничего нет. Это нужно тем, кто верит. Когда прихожу в церковь, чувствую себя таким низким! Таким падшим! А покаешься — и наступает душевное спокойствие. Все беды и заботы проходят стороной.
Я ведь все попробовал. Даже наркотики. И таблетки, и галлюциногенные грибы. Сам ездил в Подмосковье с компанией, искал эти грибы. Насобирал, конечно, не тех... В армии траву курил. Но это было давно. В какой-то момент понял: мне это не надо. Никому не советую связываться с наркотой. Слезть с нее мало кому удается. Я стал ходить в церковь, покаялся — и благодарен Богу, что он избавил меня от тяги к этому делу.
— У вас когда-то была совершенно особенная иконка?
— Была, «Алексей — Божий человек». Мне ее Бояринцев привез из Иерусалима. Еще была дорогая икона, Смоленской Божьей Матери. Моего дядьку сильно ранили, было два выстрела. В больницу эту икону поставили в изголовье — и он пришел в себя. Вырезана из дерева, ручная работа. Сейчас иконы хранятся у меня на даче. Все собрал — и отвез.
— Почему?
— Трудно объяснить. Была какая-то опаска, что снова меня «повернет»...
— Что ж за дядька у вас, если в него стреляют?
— В середине 90-х помогал смоленскому «Кристаллу» работать с судьями. Много интересного рассказывал про лихие времена. Доходило до такого, что джип с бандитами выезжал на взлетную полосу, перегораживал дорогу самолету, а потом из салона какого-то человека вытаскивали. Беспредел, конечно.
— В вашей жизни случались чудеса?
— У меня было огромное количество аварий — и во всех отделывался синяками. Одна была совершенно жуткая. Я только-только записал две песни. Настроение радостное. Мчался в крайнем правом ряду, разметая сугробы, под 140. Вдруг справа выскочила на дорогу «Нива». И я со всего маху врезался ей в зад. Вышел — и начал песни петь...
— То есть?
— Люди на меня смотрят — не представляю, что они думали. Зрелище: стоит чудак около автомобиля, морда у BMW оторвана — и поет во весь голос. Это как раз тот период, когда мне было хорошо.
— Никто не пострадал?
— Обошлось. Хотя у «Нивы» сиденья повылетали.
— Гаишники тоже в шоке были от вашего поведения?
— Когда приехали, я уже не пел. Сидел продрогший. К слову, потом мой искореженный автомобиль отремонтировали. Брат теперь на нем ездит.
— Какие еще были аварии?
— В 2002-м вернулся в «Спартак» из «Химок», куда отдавали в аренду. Получил подъемные — 20 тысяч долларов. Из них пять сразу потратил на «Ауди-80». Тогда казалось, круче автомобиля не бывает. Прав у меня еще не было, катался так. Зимой на этой «Ауди» дважды бился, но не по своей вине. К счастью, остался цел.
В другой раз сильно повезло. Машину вел друг, а я почему-то сел за ним. Хотя обычно сажусь вперед — чтоб можно было ноги вытянуть. То ли не заметил он в темноте на обочине «поливалку», то ли задремал — но въехал прямо в нее. Я-то шишкой отделался, а вот приятель, которой был рядом с водителем, едва выжил. Его зажало в машине, спасатели кузов автогеном резали. Последняя авария была уже в этом году — обгонял «чайника» и столкнулся лоб в лоб с бочкой, которая перевозила дерьмо. И смех и грех.
— Груз не расплескался?
— Нет. Но запах преследовал долго.
* * *
— Когда у вас произошел сдвиг в сознании — почему спартаковское начальство вам не помогло?
— Понятия не имею. Наверное, не захотели со мной возиться. Бог им судья. Я ни на кого не держу зла. Единственное, обидно, что историю на автомойке так преподнесли. Сплошное вранье. Говорили, что я хотел без очереди влезть, был пьян... Бред.
— Что было на самом деле?
— Я загнал машину на мойку и пошел в кассу оплачивать. Там столкнулся с каким-то типом, который что-то недовольно бубнил. А меня в тот момент раздражала любая мелочь. Нервы на пределе. «Дружище, будь проще — и люди к тебе потянутся», — сказал ему. Он огрызнулся. Тогда я пошел к машине, взял травматический пистолет и направил на него. Кассирши перепугались, вызвали милицию. Я отнес пистолет в машину, вернулся к кассе, расплатился и говорю: «Извините меня, пожалуйста. Я в таком состоянии, что себя не контролирую». «Все нормально, не волнуйтесь», — отвечают. Только сел за руль — подкатил наряд милиции. Забрали в отделение, повезли на освидетельствование. Ни алкоголя, ни наркотиков в крови не обнаружили.
— Долго там отдыхали?
— Всю ночь. Приехали Быстрый с Войцехом, пытались вытащить меня, но не получилось. Милиционеры знали, что я игрок «Спартака», — может, боялись, что об этой истории станет известно, и им попадет, если сразу отпустят? А у меня было с собой 60 тысяч рублей, — так принялся выкупать всех, кто сидел в «обезьяннике».
— В смысле?
— «Этого за что взяли? — спрашивал дежурного. Сколько стоит выпустить?» К утру ни копейки не осталось. И задержанных тоже не было. Кроме меня... В «Спартаке» видели, что со мной творится что-то неладное. Врач команды Зоткин рекомендовал обратиться к духовному психотерапевту, иеромонаху Анатолию Берестову. Отправился к нему с братом. Сидим, говорим о чем-то. Вдруг чувствую: у меня что-то с рукой. Я, не дослушав до конца, поднялся, попросил у него благословения и двинул домой. А Берестов сказал брату: «У него психические отклонения с наивысшей степенью прелести».
— Со степенью чего?
— Прелести. Так они выражаются. Грубо говоря, одержимый бесом. Берестов посоветовал лечь в больницу. Так я оказался в Научном центре психологического здоровья на Каширке. Прошел курс интенсивной терапии. После выписки отнес в клуб больничный. Он был открыт с 6 марта. А в отделе кадров говорят: «Почему же 5 марта ты не был на тренировке?» Им пришло распоряжение — за прогул Зуева из команды отчислить.
— От Шавло?
— От кого же еще? «Спартак» любым способом пытался от меня избавиться. Сначала из-за истории на мойке хотели выгнать. Дескать, замарал репутацию «Спартака». Но оказалось, что за это можно лишь штрафовать. В клубе говорили, что из отделения после задержания пришла бумага, однако точно знаю, что никто документы не посылал... Контракт расторгли. Я подал жалобу в Палату РФС по разрешению споров, но ничего не добился.
— Зачем вы держали в машине травматический пистолет?
— Орехово — не самое безопасное место. В нашем районе всякое случается. Бывало, местная шпана с железными прутьями и арматурой нападала на прохожих. Били всех, кто под руку попадется. Один человек стал инвалидом. После этого я и купил пистолет.
— Он до сих пор с вами?
— Сдал на утилизацию. Оружие мне больше ни к чему.
— Стреляли из этого пистолета?
— Было раз. «Лексус» притормозил на светофоре, ослепляя дальним светом. Я не выдержал, вышел из машины. Спросил: «Чего слепишь?» Поговорили на повышенных тонах. Я развернулся и пошел к своей машине. В последнюю секунду что-то заставило обернуться, — и я увидел, как в меня летит кулак. Еле увернулся. Из «лексуса» выскочили трое кавказцев. И я выхватил пистолет. Стрелял не в человека, а рядом — чтоб попугать. Подействовало. Нырнули обратно в машину. У меня и до этого была похожая история. Чуть автомобиля не лишился.
— Как?
— Тоже ехала навстречу «десятка» с дальним светом. На светофоре я вылез из машины и говорю: «Выключи дальний». Там сидели два парня. Начали стращать: «Все, ты попал. Можешь с „тачкой“ попрощаться». Поколотил их немножко и уехал. А они побежали в милицию заявление писать. Странная ситуация — люди, которые угрожают оставить тебя без автомобиля, получив по роже, жалуются в органы.
— Бандиты какие-то?
— Бандиты в милицию не ходят. Позже выяснилось, что у одного из этих парней дядя — полковник МВД. Открыли уголовное дело. Они так все повернули, будто я им машину покорежил. Брат с ними встречался, денег предлагал, чтоб забрали заявление.
— Много?
— 5 тысяч долларов. Они просили 13. Брат развернулся и ушел.
— Чем закончилось?
— Я поехал в отделение, объяснил, как все произошло. И дело закрылось само собой. Но вообще-то я неконфликтный парень. Кулаками махать не люблю.
* * *
— Сколько было в конверте, который Ковалевски передал вам от ребят?
— Примерно 50 тысяч долларов. Не сравнить с той смешной компенсацией, которую выплатил «Спартак».

 — Раз футболисты собрали такую сумму, значит, относились к вам неплохо.
— Я никого из них не подводил. Хотя на одной из последних тренировок в «Спартаке» почувствовал, насколько настороженно встретили игроки. Но их можно понять, нормальная реакция. Все видели, что со мной происходит. О чем говорить, если даже с моим другом Бояринцевым случались стычки на поле? Он мне что-нибудь ляпнет, я заведусь, бегу к нему. Схватим друг друга за горло — и стоим... А потом приезжаю на базу — ворота не открывают. Охранник объясняет: «Леш, поступила команда тебя не пускать». Позвонил Войцеху. Тот вышел на КПП, поговорили. Больше в Тарасовке я не появлялся.
— Как возникла ваша песня про «Спартак»?
— Три дня в голове крутились слова: «Будешь в Москве — приезжай, обязательно встретимся». Я думал о друзьях, с которыми свела жизнь в «Спартаке». Потом остался дома один, взял гитару — и песня родилась сама собой.
— Хорошая у вас гитара?
— Обычная. Ничего эксклюзивного. Дядя как-то сказал: «Тебе надо научиться играть на профессиональной гитаре». Я не поленился, специальную книгу купил. Открыл и ужаснулся — ноты, аккорды, ничего не разобрать. Думаю: нет, это для меня слишком мудрено. Вот на синтезаторе я бы с удовольствием поучился играть.
— Что мешает бросить футбол и заняться всерьез музыкальной карьерой?
— Нужно писать новые песни, — но не всегда подходящее настроение. Честно говоря, давно уже не сочинял. Как-то не идет. Зато меня познакомили с потрясающим исполнителем шансона Александром Дюминым. Я давно им восхищался — настолько светлый и искренний человек! Я бы тоже мог, как он, ездить с концертами по тюрьмам...
— Снится вам «Спартак»?
— Недавно приснилось, что в «Спартаке» новый тренер, а я опять играю в этой команде.
— Верите, что такое возможно?
— Сейчас я абсолютно здоров и мечтаю вернуться в футбол. Но прекрасно понимаю, что в «Спартак» меня больше не позовут.